В светлом двухэтажном доме (бараке) на переднем плане (см. фото) я прожил с 1948 по 1954 год – со дня рождения до шести лет. Этот дом сначала был темным (наружу выходили стены из потемневших бревен) и без каких-либо удобств: воду брали из колонки на улице, отапливались дровяными печами, уборная была во дворе.

Перед домом за забором была какая-то продуктовая база. В ворота базы непрерывно въезжали и выезжали ломовые извозчики и редкие грузовики – пятитонки ЗИС-5 и полуторки ГАЗ. Мы (мальчишки) перебирались через забор на эту базу и кормили лошадей хлебом и даже иногда сахаром. Лошади во время погрузки-разгрузки телег стояли, засунув морды в мешки и грызя свой овес. Но ради хлеба, а тем более сахара они высовывали морды из мешков и брали губами хлеб и сахар. На другой стороне дома у подъездов (а их было два) были сараи, где жильцы хранили дрова и всякий хлам. Хорошие вещи в сараях хранить было нельзя, т.к. в сараи часто забирались воры. Да и дрова тоже часто воровали.

В году 1952-53 в доме сделали капитальный ремонт – его отштукатурили и он стал белым (светло-желтым) как на фото, подвели газ, воду и, главное, канализацию. Почему «главное»?! Моя мать говорила, что принести воду в дом от уличной колонки – это одно удовольствие. Работа да еще и противная – это вынести грязную воду и прочее на помойку. Кстати о помойке. Она была за сараями и совмещалась с уборной: слева «Ж», справа «М», а на фасаде (если так его можно было назвать у таких «строений») был пристроен большой ящик с крышкой, куда выливали помои. В ящике была решетка, задерживающая «твердые отходы», а под решеткой общая с уборной выгребная яма. Раз в месяц подъезжала бригада ассенизаторов и вилами выгребала все это с решетки в специальную машину или телегу. Я подробно описываю эту помойку потому, что она производила какое-то «неизгладимое» впечатление на мое детское воображение. Особенно процесс ее чистки. В это время помойку окружала вся окрестная ребятня. Но детям категорически запрещалось пользоваться уличным туалетом (его называли сортиром), т.к. взрослые боялись, что мы провалимся в выгребную яму (а в нее смотреть было особенно жутко). Кроме того, ходил слух, что в таких уборных прячутся маньяки, насилующие детей, а потом бросающие их в выгребную яму. Мы это знали также из детских рассказов-страшилок. «Нужду» детям было предписано справлять дома – «на горшок или в ведро». Но это мало кто делал – забежишь домой, а тебя «загонят с улицы». И потому во всех укромных уголках двора было «свеженакакано». «Туалетная тема» – это, пардон, еще одно «неизгладимое впечатление» детства. К некоторым двухэтажным баракам, куда мы ходили в гости, «удобства» были пристроены с торцов. Это была уборная с «дыркой» на втором этаже и с выгребной ямой ниже уровня земли. И все это было огорожено дощатой высокой коробкой-шахтой. Первый этаж таких бараков имел свою дырку. Вонь от таких «удобств» стояла невероятная… Мне эти «удобства» до сих пор снятся в ночных кошмарах.

Сараи перед бараком служили не только для хранения дров, но и были своеобразными дачами, где летом кто-то из жильцов жил, снижая, тем самым, ужасную «зимнюю» перенаселенность бараков. А семьи тогда были большими – с 3 – 5 детьми! После капремонта дома уборную/помойку и сараи снесли, т.к. в дом провели воду, центральное отопление (ее трубы огибают ворота базы – см. фото) с батареями-гармошками и сделали канализацию. Но печи в домах почему-то оставили – в них круглый год сжигали все, что можно сжечь. На крыше дома (см. фото) можно видеть печные трубы. Их по четыре на каждый подъезд – по одной на «квартиру». Рассказывали, что я подходил к холодной печи, открывал дверцу, слюнявил палец, захватывал им золу из печки и слизывал ее. Меня за это ругали, но потом один зашедший врач объяснил, что мне не хватает каких-то минералов. Моя сестра ковыряла стенку печки и слизывала глину. Ей тоже чего-то не хватало. Квартиры в бараке были все коммунальные – в них были по три комнаты (одна отдельная и две смежные), где жили по две семьи. На фото я обвел окно нашей комнаты. Мать рассказывала, что когда они с отцом получили ордер в этот барак (квартира № 6), они могли поселиться в двух смежных комнатах (их окна на другой стороне дома), оставив отдельную комнату для будущих соседей. Но матери показалось очень неуютно в этих двух пустых комнатах и она выбрала одну отдельную комнату, а потом, когда пошли дети (три дочки и сын, т.е. я), очень об этом пожалела.

Вообще-то это был типичный московский барачный окраинный район Соколинка. Его начали строить еще до войны. В нем селили строителей и будущих работников 45-го завода (ныне завод «Салют», выпускающий авиадвигатели). Он виден, в правом верхнем углу фото. В левом верхнем углу можно видеть сортировочную станцию казанско-рязанской железной дороги. Как рассказывала мать, эти два объекта осенью и зимой 1941 года немцы по понятным причинам рвались бомбить с воздуха. Бомбоубежищ в этом районе не было, но жильцам было предписано вырыть во дворах «щели», где нужно было прятаться во время воздушной тревоги. Мать рассказывала, что сначала все бегали в эти «щели», но потом перестали, т.к. бараки немцы не бомбили (они рвались к заводу и железной дороге), а в пустых домах стали шарить воры. Моя мать во время налетов пряталась с дочкой (моей сестрой) в строящейся станции метро «Сталинская» (теперь «Семеновская»). Потом мать со этой дочкой (Галей) уехала в эвакуацию к родным отца в Мордовию. Первая же дочка (Аграфена – Граля) трагически погибла еще до войны – нечаянно села на кухне в поставленный на пол бак с бельем, который только что сняли с плиты, где белье кипятили. Дети тогда все время шмыгали между взрослыми на кухне. Дело было зимой, Граня была тепло одета – пока все с нее сняли… Потом она несколько дней была в больнице и умерла. Моя мать до самой своей кончины не могла об этом без слез рассказывать. Тем более, вторая моя сестра Галя умерла в эвакуации от скарлатины.

В 1954 году мы из этого барака съехали, но он еще долго стоял, несмотря на то, что весь район стали ломать – застраивать многоэтажками. Это и зафиксировано на фото. Я думаю, оно сделано в 1959-61 году с крыши строящейся очередной многоэтажки. Одноэтажный дом на переднем плане снесли и через это место выровняли проспект Буденного. По нему тогда ходили два трамвая № 34 и № 36. Я потом долго ездил с новой квартиры «на Соколинку» к своим старым друзьям.

Воспоминания о жизни в этом районе запечатлились в моей памяти какими-то подробнейшими фотографиями с мельчайшими деталями. К этим «фотографиям» еще примешиваются «сочные» запахи и звуки. О некоторых «запахах и видах» я уже написал, см. ,пардон, выше. Опишу еще несколько.

Через дорогу правее здания, с которого сделана фотография, находилась трех- или даже четырехэтажная баня, куда ходили мыться все жители бараков. Водили и меня в эту баню. Когда я был совсем маленьким я в баню ходил с матерью в женское отделение. От этих походов в моей памяти осталась «фотография» или даже целое «кино» голых женских тел – молодых и старых, красивых и безобразных. Остался в памяти и неповторимый шум и гам, стоявший в бане. Ведь, там не только мылись, но и стирали, снятое с себя и принесенное белье из дому. Потом, когда я подрос, я «взбунтовался» и отказался наотрез ходить в баню «с бабами» (меня маленького матери было удобно мыть и, главное, правильно одеть после бани зимой) и стали ходить туда с отцом. На первом этаже бани был буфет не только в смысле помещения, но и в смысле предмета мебели – огромный резной шкаф-стеллаж из темного дерева. Между этим шкафом и прилавком располагался буфетчик. Отец после бани выпивал кружку пива (его буфетчик наливал из дубовой бочки, куда ручной помпой подкачивал воздух для избыточного давления), а я – стакан газировки с сиропом. Сейчас, когда я вижу или слышу слова «буфет», я сразу высвечиваю из головы «фотографию» этой огромный резной конструкции в бане на Соколинке. Она, кстати, работает до сих пор.

Недалеко от бани был киоск, где продавали папиросы пачками и поштучно. Такой примерно кисок можно видеть в кинофильме «Берегись автомобиля», где Деточкин хотел купить сигареты «Друг». Отец брал в этом киоске себе «папиросочку», а мне конфетку. Из этого киоска доносился какой-то запах табака, конфет и еще чего-то неповторимо-приятного. Этот запах я «слышу» в моей памяти до сих пор. И еще запах цикория, которым меня поили в детском саду.

Дальше по «банной» стороне Мееровского проезда (проспекта Буденного) ближе к метро «Сталинская» была «Фабрика-кухня». Мы туда с отцом заходили, прогуливаясь после бани, с целью «повторить «кружечку пивка и газировки с сиропом». Внутри этой «Фабрики-кухни» на повороте лестницы, ведущей на второй этаж, на стене висел огромный портрет Сталина во весь рост в парадной военной форме. Этот портрет производил на меня ужасающее впечатление. Наверно и потому, что мне и отец уже тогда много чего говорил об этой «личности». А когда этот «культ» стали разоблачать, то в один из хозяйственных дворов Измайловского парка (имени Сталина, кстати говоря) стали свозить бюсты и скульптуры Сталина со всего района (а он назывался Сталинский). Мы с ребятами забирались на этот двор и из бюстов и фрагментов скульптур составляли разные «композиции»: ноги, ноги, задница, голова. Кстати, об Измайловском парке культуры и отдыха. Он расположен в получасе ходьбы от бараков, показанных на фотографии. Летом туда ходили по воскресеньям семьями и устраивали пикники: расстилали на траве скатерть с едой и выпивкой, заводили патефоны.

Продукты, как я помню, покупали в гастрономе, в "Железке" (магазин при клубе железнодорожников) и у "Фурмана" (лавочка при продуктовой базе).

Нашими соседями по квартире в бараке, занявшими две смежные комнаты, были не приезжие, как почти все жители бараков, а коренные москвичи. В те времена приезжих называли не лимитчиками, как в брежневские времена, а «сизарями».

Вот такие воспоминания навеяло мне фото, которое я нашел на сайте oldmos.ru. Будет время и желание, я еще что-то добавлю. Может быть кто-то еще что-то добавит к этому рассказу.